Он лежал на спине на диване, а младшая из сестер — Анна, стоя над ним на коленях, скакала вверх и вниз. При каждом скачке взору открывалась большая часть огромного, блестящего от пота пениса. В эти краткие моменты можно было увидеть, что тонкая, почти прозрачная рука Катрины обхватывает его член у самого основания, в том месте, где то и дело тесно соприкасались тела любовников. Ручка Катрины с не меньшей интенсивностью, чем тело ее сестры, трудилась над его плотью. Мать девушек, тетя Хильдегард, которой в то время было около тридцати четырех лет, стоя на коленях в голове дивана, раскачивала огромной свисавшей вниз грудью над разгоряченным лицом мужчины, так что соски ее по очереди оказывались у него во рту, из которого вырывались отрывистые хриплые звуки. Время от времени в порыве экстаза она выпрямлялась, открывая возбужденное лоно его жаждущим губам и языку.
Женщины не были обнажены, но тем не менее выглядели очень непристойно — на них было надето что-то белое и свободное, открывающее их груди и бедра для любых ласк и позволяющее касаться их тел где заблагорассудится. Что поразило Бориса больше всего и не позволяло отвести глаз от происходящего, так это даже не секс сам по себе — хотя он знал очень мало об этой стороне человеческой жизни, — а то, что все четверо были полностью поглощены, увлечены сексом и при этом получали удовольствие не только от своих действий и ощущений, но и от того, что происходит с другими.
По мере того, как участники действа менялись местами и изменяли позы, при этом не прекращая сложных, замысловатых и не всегда понятных манипуляций (так, например, мужчина вдруг подобно кобелю взобрался на тетушку, а кузины в этот момент играли вспомогательные роли), Борис начал кое-что понимать. В этой игре не был забыт никто, то один, то другой ее участник становился главным — таким образом все имели возможность получить максимальное удовлетворение. Однако, как казалось Борису, вся оргия в целом была просто отвратительна.
Борис теперь понимал, что происходит перед его глазами, но никак не мог поверить в то, что все это он видит наяву. Особенно его поражал мужчина, похожий на ужасную, непостижимую извергающуюся машину.
Борис помнил, насколько измученным чувствовал он себя после каждой мастурбации — что же должно было испытывать это волосатое животное в зеркальной комнате? Казалось, сперма исходит из него непрекращающимся потоком и с каждым новым ее извержением он стонал от удовольствия, но при этом он совершенно не чувствовал усталости, наоборот приходил во все большее возбуждение. Борис думал, что его в любой момент может хватить удар.
Борис наконец нашел в себе силы сдвинуться с места и попятила от двери. И тут он услышал голос тетушки, словно прочитавшей его мысли:
"Нет, нет, вы, двое, давайте не будем торопиться и утомлять Дмитрия. Почему бы вам не пойти и не поиграть с Борисом? Но не слишком увлекайтесь, не то испугаете его. Бедняжка, он, кажется, из тех, кто боится всего на свете. Он слаб, как листик салата”.
Этого было достаточно, чтобы Борис опрометью бросился вверх по лестнице, влетел в свою комнату и, поспешно раздевшись, нырнул в кровать. Съежившись в своей постели и зная, что дверь его не заперта, что он не может ее запереть, он ждал... ждал чего-то такого, что сам представить не мог. Другое дело, если он останется наедине с одной из кузин, с одной обыкновенной девушкой. Тогда, возможно, Борис взял бы инициативу на себя и постепенно, нежно и естественно они пришли бы к сексу — настоящему сексу.
До сих пор мечты и желания Бориса в сексуальном аспекте были вполне заурядными. Иногда он воображал себя вместе с тетушкой, наедине с ней — в мечтах он зарывался лицом и гладил ее грудь, белое тело, и это не казалось ему чем-то позорным или противоестественным. Во всяком случае до сих пор.
Но теперь, после того как он все это увидел, невинные мечты рассеялись как дым. О каком естественном, здоровом сексе вообще может идти речь? Да и существует ли он? Да, теперь он все видел!
Здесь, в этом доме, он видел, как три женщины (он уже не мог думать о кузинах, как о молодых девушках) совокуплялись с каким-то невообразимым чудовищем. Он видел его огромную жаждущую плоть. Да разве мог он сравниться с тем чудищем? Да разве может он после этого считать себя мужчиной? Былинка в сравнении с толстым суком! Если ему когда-нибудь придется принять участие в подобной оргии, он будет чувствовать себя, словно заяц в окружении огромных псов. Сама мысль о возможности находиться рядом с подобным чудовищем приводила его в ужас.
Пока он размышлял, закутавшись в одеяло, лежа неподвижно и едва дыша, в комнату в поисках его вошли кузины. Заслышав их шаги, он замер.
— Борис, ты здесь? — позвала Анна, хихикая.
— Ну что, здесь он, здесь он? — нетерпеливо спрашивала Катрина.
— Нет, кажется, его здесь нет, — в голосе слышалось явное разочарование.
— Но... у него же горит свет.
— Борис? — Он почувствовал, как Анна опустилась на кровать рядом с ним. — Ты точно спишь?
Притворяясь спящим, хотя сердце его бешено колотилось, Борис чуть повернулся и сонно пробормотал:
— Что такое?.. Что?.. Уходите. Я очень устал. Это было ошибкой. Теперь захихикали обе кузины — их голоса были хриплыми от возбуждения.
— Борис, ты не хочешь поиграть с нами в одну интересную игру, — спросила Катрина. — Да высунь же наконец голову из-под одеяла! Я хочу кое-что... — (вновь раздались смешки) — кое-что тебе показать...
Борис едва не задыхался. Он так плотно завернулся в одеяло, что ему нечем стало дышать. Ему ничего не оставалось делать, кроме как высунуться хоть на мгновение.
— Пожалуйста, уходите, не мешайте мне спать.
— Борис... — (он вновь в своем воображении увидел ее изящные руки, гладящие живот чудовища и ее саму, скачущую верхом на огромном пенисе) — если мы выключим свет, ты вылезешь из-под одеяла?
На секунду... только на секунду... чтобы глотнуть воздуха... чтобы наполнить воздухом легкие...
— Да! — хрипло выдохнул он. Он услышал щелчок выключателя и почувствовал, что Анна встала с его кровати.
— Ну вот, свет погашен.
Да, свет действительно не горел — Борис смог убедиться в этом через секунду. Высунувшись из-под одеяла, он окунулся в окружавшую темноту и начал хватать ртом воздух, наполняя им легкие и задыхаясь.
И тут же под веселые смешки, раздавшиеся из другого конца комнаты, зажегся свет.
Возле него стояла одна из кузин (он даже не понял, которая), а голову его накрывал ее свободный белый балахон. В лицо ему ударил густой запах тела, и он вдруг увидел над собой черный треугольник волос с блестевшими на них капельками спермы. Под ее одеянием было достаточно темно, но он все же мог разглядеть их и увидеть, что она намеренно слегка раздвинула ноги, — это было похоже на вертикально повернутую алчную ухмылку.
— Вот так, — услышал Борис хрипловатый голос, доносившийся до него сквозь грубоватые смешки. — Мы же говорили, что хотим показать тебе кое-что.
Больше они не произнесли ни слова, потому что Борис вдруг с ненавистью нанес удар. Что происходило дальше, он помнил плохо. Помнил смешки, перешедшие вскоре в вопли, и тупую боль в ободранных пальцах. Однако он хорошо помнил, что на следующий день его мучительницы старались держаться подальше от него — у обеих были явственно видны кровоподтеки, у Анны к тому же разбита губа, а у Катрины светился синяк под глазом. Возможно, тетя была в какой-то степени права, сравнив его с листом салата. Однако свирепости и способности сопротивляться Борису было не занимать.
Следующий день прошел ужасно. Совершенно измотанный бессонной ночью, Борис забаррикадировался от всего мира в своей комнате. Ему пришлось выдержать гневный натиск тети и обвинительные речи (правда, звучавшие с безопасного расстояния) ее сексуально озабоченных дочерей. Тетя Хильдегард в наказание отказала ему в еде, заставив его голодать, да еще и пообещала обо всем рассказать приемному отцу, если он немедленно не исправится. Под словом “исправится” она подразумевала, что он должен спуститься вниз, побеседовать с ней и извиниться перед кузинами, сделав вид, что ничего особенного в доме не произошло. Он отказался и продолжал оставаться в своей комнате, лишь изредка покидая ее, чтобы сходить в туалет или в ванную. Он решил еще до заката уехать из дома и вернуться в Бухарест.